Но самого художника жизнь повела в другую сторону. Он поехал в Германию, Францию, Италию. Что с ним сталось? Подействовали ли так вдали от русских мерзостей опьяняюще вольный европейский воздух или чарующая власть художественных сокровищ Запада? Может быть виной оказались природная легкость характера, недолговечность привязанностей и убеждений? Но, так или иначе, из-под его кисти потоком пошли развлекательные салонные, вполне добропорядочно-академические картинки типа «Парижского тряпичника», «Тарантеллы», «Политики после завтрака» или исторической сцены, где кардиналу Гизу показывают голову адмирала Колиньи. Якоби по выражению Стасова, явно «очужестранился».
Вернувшись домой, Якоби четко и недвусмысленно определил свои новые позиции. За отказ участвовать в первой выставке Товарищества передвижников (а он был членом учредителем) в 1872 году его исключают из только что созданного общества. Близкий казалось, по своим идейным и художественным представлениям к передвижникам, Якоби становится ярым их врагом. Он уходит от современности, углубляется в темную историю российского междуцарствия XVIII века и производит одну за другой многословные красочные иллюстрации к «Русской старине» Семевского. Шумный успех его картин у либеральной буржуазной интеллигенции объясняется всегда точным до мелочей следованием историческому источнику, тщательной выписанностью всех атрибутов, занимательной сюжетной интригой и некоторым вполне приемлемым налетом неглубокой иронии по поводу тронных забав сиятельных предков.

---